Ольга Новикова - Каждый убивал [Журнальный вариант]
За мной следят?
10:13, — фиксирует он время.
Невысокий парень по виду и одежде вполне подходит на роль сыщика. Глеб точно так же одевается, когда хочет быть незаметным: серая куртка с накинутым на голову капюшоном, джинсы невнятного цвета с вещевого рынка, черные ботинки…
Или только кажется, что следят?
Но Глеб-то знает, что подозрительность, свойственная профессии, раньше не проникала в его личную жизнь… Так что придется проверять.
Он сдвигается влево, сбегает с эскалатора по ступенькам, уже превращающимся в плоскую ленту, и, набрав скорость, спешит к платформе. На бегу резко оглядывается. Парень за ним. Непрофессионально действует… Но, может, обычный пассажир? Ему тоже в сторону “Кунцевской”. И то, что подозреваемый заходит в вагон через соседнюю дверь, тоже может быть простым совпадением…
На всякий случай Глеб садится на крайнее место рядом с входом-выходом — повезло, что оно свободно, — а когда магнитофон прокручивает: “Осторожно, двери закрываются, следующая станция…” — вскакивает и через смыкающиеся створки шмыг обратно на перрон. От него быстро удаляется прижатое к стеклу лицо, оформленное бессильной злобой, — теперь уж запомнится… С телефоном у правого уха. Разиня извещает, что упустил объект.
Перед кем отчитывается?
Что делать, блин?
Наверх выбираться? Слишком велика вероятность натолкнуться на Аду. Заметит, окликнет, прицепится…
Тут тоже долго топтаться нельзя — может, она уже спускается по эскалатору…
И ехать на следующем поезде небезопасно… Вдруг у тех, кто следит, схвачено метрошное видеонаблюдение?
В ловушке…
Мысли, как шарик пинг-понга, еще какое-то время бесполезно скачут от одной опаски к другой.
Усилием воли Глеб сосредотачивается. Да, плохо, что следят. Надо будет выяснить, кто и почему тратит на это средства. Причин может быть до фига. Совсем не обязательно, что это связано с последним убийством. Журналисты, бывает, следят за прокурорскими, кто-то из будущих или бывших подследственных может искать компромат, чтобы развалить дело… Время такое, провокационное… В общем, слежка сама по себе не страшна. На службу еду. Никакого секрета…
И уже не обращая внимания на окружающих, он заходит в полупустой вагон, садится на крайнее место возле торцевой двери, через которую виден следующий вагон, и, прикрыв глаза, старается вычислить, кто заказал слежку.
Первое, что приходит в голову — попал на крючок службе собственной безопасности…
Да нет, не может этого быть! — уговаривает себя Глеб и, не решаясь анализировать причины гипотетической слежки, находит спасительный аргумент: там работают профессиональнее… Их я бы не заметил…
Но проверить не помешает… Тем более что есть возможность. У него почти всегда есть кого попросить… Сказывается внутренняя установка на логичную коммуникацию.
Еще в юности, как только присмотрелся к себе и заметил, что к людям совсем не тянет, стал хладнокровно оценивать каждый навязанный контакт. Просят — делал, если видел, что человек способен на благодарность. Не материальную — денег, подарков не брал: ими откупаются и про тебя забывают… Нет, ему нужна была та признательность, которую можно… как бы положить в банк памяти, где со временем даже небольшой капитал дает ощутимые проценты… Ошибался, конечно, не без этого, но выгода все равно ощутима.
В телефонных именах быстро находит Милку — как раз недавно помог бывшей сокурснице. Перед дипломом она забеременела, ребенка родила вместо защиты, вот и приземлилась секретаршей у шефа службы собственной безопасности.
Примерно месяц назад вышла на него, чтобы посоветоваться насчет любимой свекрови. Старушка — психолог, дома принимает пациентов. И вдруг, ни с того ни с сего ее сосед снизу стал каждый день поджидать визитеров у входа в подъезд и осыпать их бранью. Рук не распускал, так что криминал не убойный. Но психованная элита — люди тонкие, клиентура у свекрови стала таять. Попробовала она его по-человечески урезонить — напоролась на оскорбления, от которых слегла с гипертоническим кризом. Никого беспокоить не хотела. Оклемавшись, сама обратилась в милицию. На общих основаниях. Там отмахнулись: мол, ничего со скандалистом поделать не можем. Нет оснований даже на трое суток его посадить. Матом-то не ругается, увечья не зафиксированы… Приватно посоветовали побить его как следует. Частным образом. “Ты представляешь, как мой хилый Егорка замахивается на этого амбала? — шептала в трубку напуганная Милка. — К нашим я не обращаюсь — у нас не принято… Помоги, лапа, я в долгу не останусь…”
Помоги… А сама ничего про подъездного террориста не знает. Ну, выяснил, что от того недавно ушла жена с дочерью. Вот и случился сдвиг по фазе.
В ближайшую пятницу, когда все расслаблены, Глеб в темных очках и неприметной одежде — почти невидимка, — спокойно забрал дочку хулигана с детсадовской прогулки. Дети доверчивы, а воспитательница, отвернувшись от детей, увлеченно ворковала по мобильнику. Приятно было почувствовать полную, никем не контролируемую власть над человеком… Жаль, что таким маленьким. Позвонил папаше из автомата, держа девочку за руку. Тот сперва онемел, а потом дрожащим голосом пообещал исправиться. “Клянусь! Чем угодно клянусь! Только Катеньку мою не испугайте…” Тьфу, слабак… Молодец среди овец… Чтобы закрепить искомый результат, Глеб привел ребенка к отцовскому дому. Послушная, спокойная девочка. Наверное, в мать, а не в отца… У нас с Анжелой такая же может получиться…
Сработало как надо. Не видно и не слышно его… И никому не пожаловался.
Так, Мила проверит, не ее ли контора им заинтересовалась. Но если не они, то кто?..
Бизяев…
Сколько ни отгонял это всесильное имя, а удержалось на периферии сознания… Раз уж вылезло, то надо действовать.
Поезд как раз выходит из подземелья на свет — подъезжает к неглубокой “Кунцевской”, где телефонная связь более-менее стабильна. Глеб вызывает своего противника. Перехватывает инициативу.
— Кто-кто? — переспрашивает сердитый голос. — Глеб Со-ро-кин… — повторяет Бизяев, скрывая удивление или даже растерянность за не слишком ловко демонстрируемым неузнаванием.
— Извините, Виктор Рюрикович… — холодно, нисколько не винясь, говорит Глеб. — Я, конечно, должен был сам сообщить вам о раскрытии убийства… убийства вашей дочери, — добавляет он после паузы. Добивает. — Но шеф… Он ведь вам звонил? Доложил подробности?
— Никаких деталей я не знаю! Ни одной! Мне замминистра звонил! Отрапортовал победно и все! Ничего о расследовании он не знает. А ты! Ты… — начинает повизгивать Бизяев.
Броня спокойствия пробита. Манипулировать же человеком, выведенным из себя, — дело техники. Главное — суметь промолчать. Тишина должна быть спокойная, как бы разреженная. Не блокирующая, а вытягивающая из человека информацию.
Глеб расслабляет мускулы, шагает небыстро, ритмично передвигает ноги. Слушает, как кипятится Бизяев:
— Да не верю я вашему расследованию! Ни на йоту не верю! Ты исчез! Анжела уехала! Подтверждает, что дело не чисто! Я сам, сам… без вас разберусь! Идите вы все!..
— Но Виктор Рюрикович… — Глеб накладывает свою мелодию прямо на матерок Бизяева. Нельзя допустить, чтоб тот отключился. — Вы можете меня принять сегодня вечером? Я сейчас на службе, подготовлю для вас все материалы… — говорит он немного меланхолично, не уговаривая, а словно укачивая собеседника.
— Когда?
— Думаю, часам к шести… если день без ЧП обойдется…
— Жду!
Трубку брякнул. Но пар-то выпустил.
Подходя к конторе, Глеб на всякий случай оглядывается. Хвоста точно нет.
Как-то напряжно стало… Все не предусмотришь… И от Анжелы никакой благодарности… Но кайф был. Был и остался. Есть за что платить.
Наобещал… А что показать Бизяеву, чтобы его нейтрализовать?
Но обдумывать некогда: как только Глеб входит во двор, его тут же окликают:
— Глеб! Сюда! Едем! На убийство!
Победная интонация Витька никого не коробит. Кому война, а кому — мать родна… Чтобы остаться работать в следственном комитете, нужно ампутировать способность сочувствия, сопереживания убитому и его родственникам. Тем более что в бытовухе чаще всего именно родственники и замешаны. Как и в этом, тыща первом и не последнем деле.
В тесной, но обустроенной на новый манер двухкомнатной квартире — труп женщины лет сорока и перевернутая мебель. Сын говорит: грабители убили мать и забрали все ценное. “Деньги в валюте и рублях, серьги… У мамы кое-что было…” Нервничает… Вроде естественная неадекватность, но… Телевизор на боку лежит. Белье из шкафа разбросано по полу.
